Суточной давности зарисовочка: грохот и звон московских трамваев, прогуливающиеся зеваки, фигурные ограды, летнее кафе, памятник Грибоедову. Чистые Пруды, в общем, если кто не узнал. Я стою и делаю вид, что с интересом рассматриваю монумент русскому классику, прокручивая в воображении любимые сцены из "Горя от ума": Чацкий, Фамусов, Молчалин, Скалозуб, Лизанька. Делаю все, чтобы занять мысли и ни в коем случае, даже по чистой рассеянности, не опускать глаза, иначе в поле зрения моего попадет пятачок площади перед памятником и мне станет плохо. Очень плохо. Физически.
Я не могу видеть пять десятков пусть даже и хороших, очень хороших и честных людей (среди которых, кстати, оказалось множество моих знакомых) – вместо обещанного десятитысячного Антипризывного марша.
Я с самого начала не отделял этот Марш от трагедии рядового Андрея Сычева. Инцидент в Челябинском танковом училище стал для меня личной точкой невозврата, после которой даже мысль о возможности какого-либо сотрудничества с этой властью не просто нелепа, но и преступна. Я увидел внутренний механизм работы государственной системы со всеми ее "эффективными информационными надстройками". Я вдруг очень отчетливо уяснил, что если меня заберут в армию и там, в результате издевательств я превращусь в калеку, то помощи не будет. И сочувствия не будет. Ниоткуда. Вообще. Отгрузят мою обструганную тушку маменьке на тахту – "извиняйте, мадам, попортилось ваше чадо в процессе эксплуатации, но это ничего, пустяки, дело житейское. Знаете, сколько каждый год в ДТП гибнет? А в пьяных драках? Ну, вот и нечего голосить".
И носила бы маменька за мной эмалированную утку, и кормила бы меня через трубку протертым яблочком или чем там в таких случаях кормят. И была бы у меня пенсия 2800 рублей. Живи – не хочу. Хоть до ста лет живи. На казенном-то обеспечении.
Дорогой читатель, я надеюсь, вы человек здоровый. Пошевелите ногой. Сильной, упругой конечностью. Красота. Хошь беги, хошь скачи, хошь краковяк наяривай. А теперь представьте, что там, ниже пояса – пустота. А вам – 19 лет. И пустота ниже вашего пояса образовалась не в результате пьяной драки или несчастного случая, а в полном соответствии с федеральным законом "О воинской обязанности и военной службе" № 53-ФЗ. И всем – плевать. Потому что dura lex, а лекс - он всегда дура.
Не плевать будет только в одном единственном случае. Если моя вполне стандартная история все же каким-то образом привлечет общественное внимание. Вот тут начнут волноваться все – известно, что "информационный удар по нашему престижу" есть воплощение кромешного ужаса, по сравнению с которым атомная бомба покажется хлопушкой. Нет у нас ничего кроме престижа, так хоть престиж от лиходеев нежно убережем. Забота о престиже – священная миссия каждого патриота. Патриотом быть пикантно и свежо. В этом сезоне каждый просто обязан быть патриотом, если конечно не лох, не лузер и не фрик.
Серая стена равнодушия неожиданно ощетинивается иглами глумливой травли.
И кремлевский колумнист напишет, что у меня была такая особая болезнь вен и поэтому никто ни в чем не виноват. А либеральная журналистка – что у министра Иванова приятный баритон и поэтому никто ни в чем не виноват. Кроме, конечно же, меня, кругом во всем виноватого, клеветника и симулянта, на деньги Невзлина самому себе ноги отрезавшего. И непонятной "демшизы", осмеливающейся выражать мне хоть какое-то сочувствие и по такому поводу заслуженно записанной в "маргиналы".
Акт патриотизма совершился. Действующие лица могут спать спокойно.
Кремлевский колумнист очень хочет жить, и по возможности – хорошо. Если ему выпадет возможность ради своего "хорошо" сделать мне "плохо", он сделает это не задумываясь, потому что я ему не брат, не сват, не кум, он меня и в глаза не видел, а кусок сочного мяса на тарелке видит во всех аппетитных деталях. Но логика кремлевского журналиста, по крайней мере, понятна, она потребительская, физиологическая, дарвинистская - "умри ты сегодня, а я завтра".
Либеральной журналистке просто скучно. Она молода, хочет развлекаться, коллекционировать сплетни и делать карьеру. В политику она пришла, как в модный клуб, гламурную тусовку, благо и повод выдался игристый, шипучий – Оранжевая революция, в брызгах которой так легко стать героиней таблоидов: "Я там была, я все видела, мы и у нас такое сделаем". А потом идеи, лозунги, акции крутятся калейдоскопом, и уже не задумываешься об их смысле, просто понимаешь, что ты не одна, и вокруг друзья, и среди них есть прекрасные люди, в компании которых столь восхитительно поглощать кофейные коктейли. И что мракобесие вся эта идейность и вся эта революция, жизнь дается один раз и жить надо ярко, сочно, жадно, чего бы там мрачная, перхотная, престарелая демшиза не бубнила.
И в лазури головокружительной девичьей сентиментальности выясняется, что нежный, мягкий баритон коррумпированного министра действительно куда более комфортен и очарователен, чем рыдающий в подушку странный безногий солдат. Потому что министр вот он, его можно рукой потрогать, а руками министра трогать не всякому дано. Это эксклюзивно. Этим можно похвастаться в столичной кофейне. За это можно получить гонорарную надбавку. И прописаться в новую тусовку. Это как платиновая visa – удобно, престижно и значительно облегчает шоппинг. Упускать такой шанс, и ради чего? Ради скулящего провинциального обрубка? Челябинские матроны дородны - еще нарожают. А мы элита, мы наперечет, нам себя по пустякам растрачивать никак нельзя.
Если бы я, не приведи Господь, попал в казарму и оказался изуродован там "дедами", я бы, в отличие от безропотного мученика Сычева, очень внимательно читал статьи, посвященные "особой болезни вен" и "приятному баритону". Каждый текст раз по десять бы перечитывал. Представлял бы людей, которые это писали. Просил бы найти фото авторов и ставил бы эти фотографии на прикроватный столик. В переписку бы с авторами, пожалуй, вступил. В светскую, необременительную. Справлялся о здоровье, желал бы счастья, в гости приглашал бы, на домашний морс и сырники.
Потому что нет иной правды, кроме той, которую мы сами себе способны отвоевать. А если бой проигран, можно либо уткнуться лицом в подушку и расплакаться, либо бессмысленно мстить. Это уж как велит вам ваш темперамент. Весь пресловутый конструктив и "системное сотрудничество" с властью укладываются в две формулы - "кремлевскую" и "либеральную", различающиеся лишь риторикой (от агрессивно-циничной до мечтательно-благодушной). Не так важно, отчего в трагедии рядового Сычева нет виноватых. Оттого ли, что Сычев сам себя искалечил. Оттого ли, что у министра Иванова приятный баритон. Дело закрыто. Благодаря конструктивному сотрудничеству всех здоровых и зрелых политических сил престижу державы ущерб не нанесен.
Дело Сычева наглядно, до откровенного гротеска обнажило всю затхлую внутреннюю механику власти. Типажные, хоть сейчас в водевиль, "адвокаты Кремля". Вертлявый, стрекочущий, поганочно бледный от страха министр. Простой парень, ради казарменной забавы превращенный в калеку. Изжившая себя, нелепая и опасная система армейского призыва.
Пять десятков митингующих. Я не смотрю на площадь. Когда человека выселяют из дома, он хотя бы остается жив и здоров и может попытаться обжаловать противозаконное решение. Когда человека лишают зарплаты, пенсии, образования, чего угодно – он хотя бы остается жив и здоров и может попытаться обжаловать противозаконное решение. Что должен делать Андрей Сычев, у которого в полном соответствии с текущим законодательством забрали не крышу над головой, не тысячу долларов и не студенческий билет – а половину тела? Что бы сделал на его месте я? Что будете делать вы, если не дай Бог вам или вашим близким выпадет судьба Сычева? Что делать сотням и тысячам Сычевых, о которых мы никогда не узнаем, о которых нам не позволят узнать?
Волна Антипризывного возмущения, начавшаяся с предложения отрезать ноги министру обороны, закончилась дождем из куриных окорочков.
Приятного аппетита.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
