Новый год, год красного кабана, распахнул свои объятья в полном соответствии с грубой своей, таежной сущностью. Из объятий пахнуло газом, теперь еще и нефтью, а также тончайшим ароматом белорусских картофельных драников, в которых вездесущий Онищенко со дня на день наверняка обнаружит какие-нибудь особенно несовместимые с российской государственной традицией пестициды. Не совсем ясно, как поступят с белорусской мебелью и белорусской обувью, товарами традиционно качественными, но тут, вероятно, на сцену выпорхнет Сергей Шойгу и запретит все вышеназванное за травмоопасность. В белорусских ботинках российские граждане поскальзываются, сквозь кровати проваливаются, в шкафах застревают – а это с точки зрения народосбережения недопустимо и постыдно.
Канонада представленных баталий volens-nolens заглушила событие действительно историческое и подлинно важное – а именно, крах пресловутого "российского суверенитета" в том виде, в котором его вот уже который год пытаются впарить недоверчивой публике раздражительные и с каждым днем все более нервные кремлевские идеологи. Обманутые дольщики, оставшиеся благодаря масштабной и при этом санкционированной российским правительством афере компании "Социальная инициатива" без денег и жилья, провели вполне убедительный митинг возле английского посольства. Сотрудники посольства, успевшие впасть в дремучую тоску от постоянно ошивающихся вокруг здания активистов движения "Наши", проявили к акции живейший интерес.
Суть требований пикетчиков такова: на руках у соинвесторов оказались документы, подтверждающие, что их деньги – украденные – путем нехитрых махинаций были переведены на счета подставных фирм, расположенных на территории Англии. И раз уж родное российское государство отказалось защищать интересы ограбленных людей, то, быть может, англичане (в полном соответствии с законом) смогут наказать преступников и вернуть гражданам их честным трудом заработанные сбережения?
Англичане корректно сочувствовали. Они уже успели лично столкнуться со всеми прелестями российской правовой системы – в посольстве чуть ранее гостили сотрудники Скотланд-Ярда, прибывшие в Россию для расследования дела об отравлении Александра Литвиненко. Сыщики растерянно сообщили соотечественникам, что тот косматый хаос, в который они окунулись, попросив содействия своих российских коллег, можно было назвать чем угодно – только не содействием. Да и коллеги оказались какими-то странными. Всеми силами препятствуя допросу главных подозреваемых, они зачем-то постоянно требовали выдачи какого-то непонятного Березовского. Загадочна душа российского следователя, закон ей не писан – она интуицией живет и возвышенными метафизическими идеалами. "Объяснить это невозможно, это нужно просто запомнить".
Теперь о суверенитете. Любая демократическая система управления, со всеми нормами прав и обязательств является результатом общественного договора. То есть некоего кодекса правил и уложений, определяющих жизнь и развитие общества, под которым ставит свои подписи абсолютное большинство населения. Источник власти – народ – волей и доверием большинства через процедуру выборов делегирует суверену право на власть, избирая его гарантом соблюдения заключенного договора. Это соблюдение не должно нарушаться ни внешним давлением (независимость), ни критическим столкновением интересов внутренних сил (порядок). Для поддержания независимости и установления порядка суверен получает ту самую власть – со всеми инструментами и институтами. Вне общественного договора понятия независимости и порядка немедленно утрачивают смысл.
Корректировка общественного договора, если таковая требуется, обязана получить одобрение народных представителей, депутатов парламента (законотворчество). Программа каждой политической партии представляет собой перечень корректировок, необходимость которых партия обязуется утверждать и отстаивать на протяжении своей парламентской деятельности. Для обсуждения значительных, принципиальных корректировок может быть организован общенародный референдум.
Таким образом, понятие "суверенная демократия" лишено всякого смысла – любая подлинная демократия по природе своей суверенна. В отличие от диктатуры, в которой общественный договор заведомо отсутствует, законы выполняют функцию декоративную или меняются произвольно, а "сиволапое мужичье" со всеми своими нехитрыми горестями и радостями зависит только от того, насколько интенсивно зачесалась левая пятка у ничем не ограниченного в своих капризах владыки. Капризы – материя тонкая, ради их удовлетворения тиран может пойти как на личный договор с внешними силами, так и на пренебрежение внутренним спокойствием страны – недовольных штыки угомонят и демагоги заболтают. Сапармурат Атаевич, ныне покойный, воплощал классический тип такого рода "суверена". Рамзан Ахматович, по сей день здравствующий, может послужить еще одним качественным примером (де-факто, Чечня давно уже превратилась в самостоятельную, независимую, точнее – зависимую только от Кадырова, территорию).
Я прошу прощения за перечисление азбучных истин, но эти истины необходимо вспомнить для понимания дальнейшей сути скромного моего повествования.
Общественный договор, как и всякий договор, может быть разорван. Этот разрыв способен произойти как снизу – в форме бунта, восстания масс, требующих договора принципиально нового типа, так и сверху – благодаря действиям правительственных элит, не желающих более ограничивать себя рамками договора. Лица, облеченные властью, способны присвоить, узурпировать власть, используя ее для того, чтобы, как и всякий преступник, поставить себя превыше закона и общества, следовательно, – вне того и другого. Прокомментировать такую ситуацию лучше всего словами Дюпора: "Деспот и злоумышленник одинаковым образом подрывают общественный порядок. Произвол и убийство суть для нас равноценные понятия". Не случайно распространено в криминалистике представление преступника, как "стихийного, ситуативного деспота", в тот или иной момент наделяющего себя абсолютным правом распоряжаться чужими жизнями, здоровьем людей и их имуществом.
В этом случае власть становится инструментом чистого насилия, призванного не обеспечивать соблюдение общественного договора, а карать, причем максимально безжалостно, за малейшие попытки возврата к нему. Упования на "сильную власть, как гарантию порядка," наивны и беспочвенны. "Кто может запретить себе нарушать законы, если правитель, который должен вершить, предписывать и применять эти законы, дает себе право обходить, прекращать или как минимум не применять их к себе самому?" - этот вопрос Мишеля Фуко и по сей день остается без ответа. Точнее, ответ на него известен: подобный запрет могут определить для себя только люди высоких моральных качеств, однако такие люди первыми вполне закономерно попадают под каток репрессий, потому как мораль определяет принципы, принципы развиваются в убеждения, а там и до resistance недалеко.
Неспособность или, что вероятнее, нежелание российской власти действовать в рамках закона, полное отстранение общества через профанацию выборов и бюрократический централизм от любого влияния на содержание параграфов общественного договора означают разрыв этого договора в одностороннем порядке по инициативе сверху. Власть утрачивает свою легитимность в качестве суверена и становится в буквальном смысле преступной. Одновременно с этим, любые народные выступления за восстановление законности, порядка и справедливости являются ничем иным, как попыткой реставрировать этот общественный договор, и носят ни в коем случае не "революционный", а самый что ни на есть реакционный характер. "Оранжевые" или "бархатные революции" называются революциями ради специфической эстетики, окружения народного протеста неким романтическим ореолом: баррикады, пламенные речи, радикальный идеализм. Однако странным представляется мне то государство, которое обозначает стремление народа жить в спокойствии под защитой "диктатуры закона" как радикальное и революционное.
Выпестованная в кремлевских политических лабораториях идея "суверенитета" предлагает воспринимать разрыв общественного договора как нечто естественное и органичное. "Каковыми ни оказались бы наши действия – ваша задача считать их благом и беспрекословно подчиняться", - заявляет власть обществу. "А почему, на каких основаниях?", - резонно спрашивает в ответ обескураженное таким поворотом событий общество. Вот на этот вопрос и должна давать исчерпывающий ответ настоящая идеология. Идеологии в России, однако же, нет: вся политика страны, как внешняя, так и внутренняя, определяется только одним фактором – повышением уровня личного благосостояния узкой группы "элитных" лиц. Отсюда и легендарная вспыльчивость правительственных "экспертов", от Павловского до Данилина, не считая сотен охранителей более мелкого ранга. Их деятельность давно уже свелась не к внятным и убедительным объяснениям происходящего, а к производству потока эмоций личного свойства и при этом не самого высокого качества. "Почему – а по кочану! Кончается на "у"! Рассуждать больно много стали! Враги, дезертиры, предатели, лентяи, извращенцы! Ужо вам, все будут схвачены и отфигачены!". Суверенитет в представлении Кремля есть понятие сугубо приватное и даже интимное, особая форма личной защиты, избавляющей власть от любой отчетности и ответственности, предполагаемой общественным договором.
С учетом всего вышесказанного, обманутые дольщики совершили отчаянный, но достойный самого пристального внимания шаг. Они обратились с просьбой о защите своих интересов к иностранному государству. То есть делегировали ему право исполнения общественного договора, сделав Англию гарантом восстановления нарушенного порядка и передав ее премьер-министру функции, до сих пор неотделимые от российской власти. Решения английского правительства, направленные на торжество законности, в глазах разоренных соинвесторов окажутся куда более легитимными, чем возмущенные протесты со стороны Кремля, от всякой законности намеренно самоустранившегося и потому права на протест не имеющего.
Если российская элита отказывается от исполнения общественного договора, необходимо найти силы, которые заставят ее исполнять этот договор – и вмешательство данных сил будет рассматриваться не как "разрушение суверенитета", но как его восстановление. Парадоксально, но факт, ведь легитимен только тот суверен, который исполняет взятые на себя обязательства и Запад, "опекающий" молодые демократии на постсоветском пространстве, ведет себя "возмутительно" только с точки зрения сотрудников ФЭП. На деле же эта опека дает Грузии, Украине и другим возможность соблюдать общественный договор и вести независимую национальную политику.
В 1995 году стену одного из парижских зданий украсило странное граффити: "Иностранцы! Не оставляйте нас наедине с французами!". Нас – то есть "обычных людей", не желающих зависеть от причуд "острого галльского смысла". Политика Франции и внутренние процессы во французском обществе того времени давали все поводы к возникновению подобного призыва. С точки зрения Кремля лозунг этот сегодня мог бы звучать так: "Иностранцы, не оставляйте нас наедине с нашим народом!". Несмотря на постоянное "укрепление суверенитета", российское правительство прекрасно знает, где находится подлинный источник его легитимности. Ставя личный экономический договор с Западом превыше политического договора с населением своей страны, оно изо всех сил торгуется с Америкой и Европой в первую очередь в отношении поставок газа и нефти – в обмен на разрешение чудить, как ему вздумается, на многострадальной одной шестой части суши.
Вполне логично в таком случае появление встречного лозунга: "Иностранцы, не оставляйте нас наедине с нашим правительством". Призыв к международным силам повлиять на возвращение российской политики в правовое русло и не идти, вплоть до бойкота, на антироссийские соглашения с Кремлем не только оправдан, но и совершенно не конфликтует с патриотическим чувством. Если Запад желает, чтобы российский народ вновь поверил в необходимость и обязательность демократии, в демократию не как пустую и бессмысленную отговорку, а как в реальную систему государственного управления, являющуюся бесспорным благом для каждого гражданина и общества в целом, гарантию независимости и порядка, – он не имеет права игнорировать эту просьбу.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
